ПРОБЛЕМА БЕЗУМИЯ КАК СОЦИАЛЬНОЙ «НЕНОРМАЛЬНОСТИ». Серединская Л.А., Осипов С.С.

УДК 314/316

ПРОБЛЕМА БЕЗУМИЯ КАК СОЦИАЛЬНОЙ «НЕНОРМАЛЬНОСТИ».

Серединская Л.А., Осипов С.С.

Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Алтайский государственный университет».

Адрес: 656049, Россия, г. Барнаул, пр-т Ленина, 61а

Доцент кафедры философии и политологии, кандидат философских наук

Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Алтайский государственный университет».

Адрес: 656049, Россия, г. Барнаул, пр-т Ленина, 61а

Магистрант I курса по направлению «Философия» Алтайского государственного университета

Аннотация. В данной статье проводится анализ социального статуса безумца на основании обращения к классическому образу безумца, который впервые выводит в своих трудах один из наиболее ярких представителей французской философской мысли 20-го века – Мишель Фуко. Проводится анализ образа безумца в Классическую эпоху, в результате которого мы можем сказать, что безумец в это время представляет собой изолированный и деперсонализированный образ человека, который фактически потерял свою личность. Безумец в Классическую эпоху – это, в первую очередь, представитель асоциального поведения, «ненормальный», который в силу невозможности или отсутствия желания не соблюдает социальные нормы. «Ненормального» человека общество определяет в качестве схемы, которая представляет собой определённые категории асоциального поведения и методы исправления этого поведения. К представителям асоциального поведения помимо умалишенных относились и некоторые другие категории людей, не входившие в социальную норму: венерики, нищие, паралитики, содомиты и т.д.  Непосредственная близость умалишенных к представителям других форм асоциального поведения привело к тому, что в сознании европейского человека некоторые атрибуты, присущие этим формам поведения, зачастую стали восприниматься как непосредственные атрибуты безумия.

Ключевые слова: проблема безумия, философия Мишеля Фуко, проблема социальных норм, структурализм, социальная философия.

Кто такой безумец? Этот вопрос можно назвать одной из основных проблем социальной философии, который появляется в различных вариациях: «что такое норма?», «кого можно назвать ненормальным?», «каковы критерии нормальности?». Сегодня может показаться, что эти вопросы лишь косвенно относятся к проблеме безумия, однако это не так: достаточно обратить внимание на социальный статус безумца – отчужденный образ человека, за которым зачастую не видно ничего, кроме предложенной обществом схемы «ненормальности». Впервые идея явного разграничения «нормального» человека и человека «ненормального» появляется в Классическую эпоху, тогда же и появляется первая схема «ненормальности».

Если мы обратимся к анализу общества Классической эпохи, то мы увидим весьма примечательную картину – образ безумца полностью складывается к середине Классической эпохи и представляет собой деиндивидуализированный образ человека, чуждый всему европейскому обществу как не способный соблюдать нормы социальной жизни. Безумец является нам как асоциальное и безликое существо, образ которого складывается на основе определенной схемы – эта схема не только определяет безумца, он сам становиться этой схемой, определяющей саму себя. Во Франции людей, признанных безумцами, в категорию которых помимо умалишённых попадали и все те, кто не хотел или был не в состоянии соблюдать нормы социальной жизни: венерики, нищие, паралитики и т.д. Все эти категории людей подлежали изоляции и обезличиванию – они становились тем, о чем не принято говорить. Следует отметить, что близкое соседство умалишённых с другими «асоциальными элементами» на протяжении длительного времени привело к тому, что в сознании европейского человека атрибуты, присущие этим асоциальным элементам, начнут ассоциироваться и с образом безумца. Так, «24 марта 1726 г. лейтенант полиции Эро при содействии «господ заседателей тюрьмы Шатле в Париже» оглашает приговор, по которому «Этьенн Бенжамен Дешоффур, подобающим образом допрошенный, объявляется сознавшимся в совершении преступлений содомических, каковые означены в ходе судебного процесса. Во искупление этих и иных преступлений сказанный Дешоффур приговаривается к сожжению заживо на Гревской площади с развеянием пепла оного по ветру и изъятием и конфискацией имущества оного в пользу Короля». Казнь совершается в тот же день. То был один из последних смертных приговоров, вынесенных во Франции за содомию… В большинстве случаев мерой пресечения для таких преступников служила пожизненная ссылка в провинцию — либо же изоляция в Общем госпитале или в одном из тюремных заведений» [2, с. 109].

Можно сказать, что именно «содомиты» являются низшими слоями среди обитателей Общих госпиталей, в которых изолировали безумцев в Классическую эпоху. В связи с этим, особый статус получает институт семьи, который становится особым пристанищем разума, окружённый неразумением. Под семьёй же, в первую очередь, понимается нотариально заверенный брак. В сущности, происходит идеализация брака в противовес господствовавшей идеализации любви. Это приводит к тому, что любая форма любви, кроме брака, признаётся неразумением. Результатом подобной идеализации семьи появляется новый тип мышления, основанный на браке. Отныне всё, что противоречит нормам и порядкам семьи отождествляется с асоциальным поведением. Человек, отказавшийся соблюдать семейные нормы, признаётся безумцем и подлежит заключению в Общий госпиталь. Так, «...в один прекрасный день маркиза д’Эспар потребует, чтобы ее мужа признали недееспособным — на основании одного только подозрения, что он вступил в связь, противоречащую имущественным интересам семьи; с точки зрения правосудия – это явный признак умопомешательства. Разврат, мотовство, скандальная связь, позорный брак — все это самые распространенные мотивы изоляции» [2, с. 112]. Ситуация изменится только к концу восемнадцатого века, когда королевская власть попытается отойти от требований семьи. Циркуляр от 1784 г. гласит: «Лицо совершеннолетнее может запятнать себя позорным браком, либо разориться через необдуманные расходы, либо предаваться всем крайностям разврата и вести беспутный образ жизни, — все это, как мне представляется, не дает достаточных оснований, чтобы лишать свободы». Однако окончательно институт семьи потеряет свою власть только в девятнадцатом веке, когда конфликты внутри семьи будут признаны частным делом.

Следует отметить, что в это же время мы можем наблюдать десокрализацию преступлений, некогда считавшихся преступлениями против божественного. Так, среди таких асоциальных элементов, которые стали отождествляться с образом безумца, были и безбожники – вплоть до конца шестнадцатого века за безбожие и святотатство инквизиция отправляла любого человека на сожжение. Однако к середине шестнадцатого века и вплоть до начала семнадцатого количество смертных приговоров за богохульство начинает сокращаться. Помимо того, в начале семнадцатого века сокращается и общее количество судебных дел за богохульство, а позднее они и вовсе исчезают из судебной практики. Это связано с тем, что отныне богохульники, безбожники и святотатцы оказываются под юрисдикцией новых особых административных единиц – Общих госпиталей. «Разница между безумием и безбожием становится почти неуловимой; по крайней мере, на практике между ними всегда обнаруживается то соответствие, которое и служит основанием для изоляции» [2, с. 115]. Помимо названных преступлений против бога, схожая ситуация наблюдается и с самоубийством – вплоть до конца шестнадцатого века неудачная попытка самоубийства каралась смертной казнью. Самоубийство считалось одним из главных преступлений против бога. В ордонансе от 1670 года говорится, что «человекоубийство самого себя» уподобляется «оскорблению божественного либо человеческого величества». Однако, как и другие религиозные преступления, проблема самоубийства будет исключена из судебной практики и переведена в сферу Общих госпиталей. Отныне самоубийство из разряда религиозных преступлений переходит в область неразумения.

Среди десакрализованных преступлений находятся и все те преступления, которые связанны с магией – если до конца семнадцатого века магия мыслилась в категориях сакрального и трансцендентного, то с выходом эдикта от 1682 года лица, «которые объявляют себя колдунами, волшебниками, чародеями», объявлялись мошенниками или помешанными – одно из положений эдикта гласит, что «прикрываясь пустым ремеслом прорицателей, колдунов, чародеев, либо под иными именами подобного же рода, и преступив закон божеский и человеческий, несут порчу и заразу в умы простолюдинов речами своими и поступками, а также поруганием всего, что есть самого святого в религии». Такое понимание магии лишает её сакрального значения – она более не связана с областью трансцендентного, магия отождествляется с обманом. «Утратив сакральную власть, она заключает в себе лишь пагубные устремления: это заблуждение ума, поставленное на службу царящему в душе беспорядку. Отныне ее рассматривают… как одно из проявлений неразумия» [2, с. 118]. В действительности, помимо вышеуказанных видов «асоциального поведения», существовали и другие формы отрицания социальных норм, объединённых под категорией либертинажа. В восемнадцатом веке либертинаж был вытеснен из общества, зачастую употребление этого понятия можно встретить только в регистрационных книгах Общих госпиталей. Для Классической эпохи либертинаж – это «…не свободомыслие как таковое и не вольность нравов в собственном смысле слова, но, наоборот, некое состояние зависимости, при котором разум превращается в раба желаний и в прислужника души» [2, с. 123].

В Классическую эпоху, вместе с приписыванием безумию различных атрибутов, не присущих ему, появляется и известный термин судопроизводства и медицины относительно безумия – «буйный». «Буйство» само по себе наиболее точно характеризует одну из форм безумия, но в сознании европейского человека времён изоляции оно связано с более широким и одновременно более узким смыслом: оно связано с различными формами насилия, которые не попадают под строгое определение преступления в законодательном смысле. Данным термином обозначается определённая недифференцированная сфера беспорядка, находящаяся вне сферы судопроизводства. «Возможность подвергнуть кого-либо заключению просто потому, что он «буйный», без уточнения, больной это или преступник, — вот одно из полномочий, которыми наделил себя разум в Классическую эпоху в пределах приобретаемого им опыта неразумия» [2, с. 136].

Следует сказать, что если в некоторых госпиталях безумных содержали в особых местах, вдали от остальных заключённых, то большинство умалишённых содержались в исправительных домах, их условия мало чем отличалось от обычных правонарушителей. Это позволяет сделать вывод, что Общий госпиталь практически ничем не отличался от тюрьмы. Правила содержания в нём схожи с уголовным ордонансом 1670 года, который определял правила обеспечения порядка в тюремных заведениях: ««Угодно нам, чтобы тюрьмы были надежны и таким образом устроены, чтобы здоровье узников не претерпело ущерба. Повелеваем тюремщикам и надзирателям посещать узников, в камерах содержащихся, по крайней мере один раз на дню и предупреждать уполномоченных наших о тех, кто заболеет, дабы посетили их тюремные врачи либо цирюльники, если таковые имеются» [2, с. 139]. В Общем госпитале врач также назначался не для медицинского ухода за безумцами, а для контроля общего состояния здоровья среди заключённых.

Однако появляется вопрос – носила ли изоляция безумцев только один смысл, а именно оградить общество «нормальных» от ненормальных»? Вслед за Фуко мы можем ответить на это отрицательно - основная задача изоляции была в том, чтобы исправить человека, вернуть его в состояние «нормальности», для чего отводилось специальное время, в течение которого он должен прийти к определённому раскаянию, но не обязательно – к выздоровлению. По существу, на протяжении всего периода изоляции человек должен прийти к принятию социальных норм, раскаявшись в своем асоциальном поведении.

Таким образом, можно сказать, что в Классическую эпоху формируется такой образ безумца, который во многом привычен для современного человека, а именно образ асоциального и деиндивидуализированного человека, который зачастую подлежит изоляции как опасный для общества элемент. Определяя человека как «ненормального», общество фактически лишает человека личности, с этого момента он становиться некоторой схемой, которая представляет собой определённые категории асоциального поведения и методы исправления этого поведения. Непосредственная близость умалишенных к представителям других форм асоциального поведения привело к тому, что в сознании европейского человека некоторые атрибуты, присущие этим формам поведения, стали восприниматься как непосредственные атрибуты безумия.

Библиографический список.

1. Генезис и социальная функция института клинической психиатрии в «Истории безумия в классическую эпоху» М. Фуко // Ромек Е. А. Психотерапия: рождение науки и профессии. — Ростов-на-Дону: ООО «Мини Тайп», 2005. — С. 167-194.
2. История безумия в классическую эпоху / Мишель Фуко; пер. сфр. И.К. Стаф. — М.: ACT: ACT МОСКВА, 2010. — 698 с.
3. Мишель Фуко в пространстве клиники // Дьяков А. В., Власова О. А. Хора. Журнал современной зарубежной философии и философской компаративистики. – 2008. – №1. – С. 50-62.
4. Понимание психиатрической болезни Мишелем Фуко: от критики психиатрии к постструктурализму // Сидоров-Моисеев И. И. Вестник Пермского университета. Философия, психология. Социология. – 2011. – Вып. 2(6). – С. 42-47.
5. Рождение Клиники / Мишель Фуко.  - М.: Смысл, 1994. – 310 с.